Агата часто слышала, особенно от школьников, вопрос: откуда растут корни у этого растения. Но находившийся под ними Зал был закрыт глухой стеной, поэтому невозможно было узнать это наверняка, да, Агата не сильно и хотела. Ей достаточно было того, что она видела — большой хрустальный куб, оплетённый мощными корнями. Она рассматривала его каждый день. Нижняя грань куба, на внутренней поверхности которой когда—то покоились эти спящие веками шары, потом изогнутые стеклянные трубки, по которым эти шары поднялись, и верхняя прозрачная площадка внутри куба на которой они теперь стояли.

Агата каждый день переживала за эти горящие буквы на них, за сами матово светящиеся шары, и за это цветущее до сих пор Дерево. Она боялась, что буквы перегорят, шары потухнут, цвет осыплется, но так ничего и не произойдёт, тем более что, судя по разговорам посетителей, на самом деле ничего особенного и не происходило. Всё шло как обычно. Кто работал – работает, кто учился – учится, кто умер – жил в Замке, работал, учился, ждал встреч или того, чего ждал.

Агата переживала за Дерево, с которым из-за беспокойных ночных посетителей она не могла больше общаться. Но сегодня она заперла дверь и, наконец, присев на его узловатые корни, ласково их погладила. И почувствовала, что её пропавший голос снова с ней.

 — Здравствуй! – сказала она, хрипя от долгого молчания.

Но сегодня Дерево ничего не ответило. Оно не жужжало назойливыми пчёлами, не шелестело лепестками, не скрипело старыми ветвями – оно было безмолвно как никогда. Но, Агата, обретающая вновь свой утраченный голос, только благодаря  его ожившей силе, не собиралась сдаваться.

— Я знаю, ты слышишь меня, — сказала она, — Даже если не хочешь отвечать. Я чувствую, ты расстроена.

Агата сказала это, а потом действительно почувствовала. Сначала она думала, что проецирует на Дерево свои переживания от того, что так долго ей не удавалось с ним больше поговорить, но сейчас она понимала, что чувства Дерева другие.

— Они нашли новую Пророчицу, — ответило Дерево грустно. — Моя жертва была напрасна.

Агата даже не вздрогнула, но под её щекой упругий корень шевельнулся, словно Дерево вздохнуло.

—  Ничего не бывает напрасно, — убеждённо ответила ей Агата. — Ничего не делается зря.

— Они боятся, что у неё не получится, — продолжало делиться своими проблемами Дерево. — Но ещё больше боятся, что получится. Девчонка сильна, но неуправляема. Они не могут на неё влиять, потому что они все умерли, а я жива. Но я слишком слаба. Мне едва хватает силы за ними наблюдать.

— За кем? За кем ты наблюдаешь, скажи мне, — попросила Агата.

— Лия. Меня зовут Лия, Гудрун, — ответило Дерево, и в этот раз, услышав своё давно забытое имя, Агата вздрогнула.

— Меня зовут Агата, Лия, — возразила она.

— Нет, тебя зовут Гудрун. А его зовут Алекс, — упрямилось Дерево.

— Нет, — вздохнула Агата, ничуть не удивляясь осведомлённости Дерева. — Его звали Алекс. Но он давно умер.

— Нет, он жив, Гудрун. Вас разделяют двадцать восемь лет. Тебе по-прежнему восемнадцать, а ему сорок шесть. Но он жив.

— Что ж, надеюсь, он счастлив, — вздохнула Гудрун, давно пережившая его смерть.

— Нет, он несчастен, и по-прежнему одинок, — продолжала сыпать соль на раны Лия.

— Зачем ты мне всё это говоришь? — не выдержала Агата. — Ты питаешься чужими страданиями? Тебе нужно чтобы я страдала, чтобы стать сильнее?

— Нет. Когда-то давно на меня, на весь наш род наложили проклятье. Любовь убивает нас, а нелюбовь убивает наших детей. И я должна была с этим смириться и нести свой крест как наказание.

— Наказание за что?

— За то, что Богиня не хотела слышать правду, не хотела знать последствий своего поступка, не хотела верить тому, что произойдёт, не хотела согласиться с тем, что это произойдёт по её вине.

— Наверно у неё были для этого очень веские причины.

— О, да! Она хотела следовать своим чувствам и этим погубила свой народ.

— Почему же её никто не остановил?

— Она была очень могущественной Богиней, и она притащила в Замок эту заразу, ей некому было помешать.

— Какую заразу? – недоумевала Агата.

— Любовь!

— Любовь!?

— И она решила наказать меня тем, что мне неведомо. Глупая, ослеплённая своими чувствами белая крыса.

— Но ты гневаешься! – снова удивилась Гудрун, — Разве это не чувство? Может быть не такое сильное как ненависть, но и не безобидное.

— Я имею право гневаться! Знаешь, как раньше передавался наш дар?

— Я даже не понимаю, о каком даре ты говоришь, — призналась девушка.

— О даре пророчества. Дар, который позволяет нам видеть будущее. Будущее во всех его вариантах в каждый момент принятого или непринятого решения. Вот ты, например, узнав, что твой Алекс жив, одновременно и нестерпимо хочешь его снова увидеть, и мучительно этого боишься. Но принятое тобой решение ничего не изменит, не бойся об этом мечтать.

— Это так расплывчато, а можно конкретнее – чего именно это не изменит? – робко попросила Агата.

— Вот и она хотела знать всё точно, с датами, цифрами, и на сто лет вперёд. И, если я не могла ей этого ответить, значит, грош цена моим предсказаниям, и от меня нет никакой пользы.

— Но ведь события не могут происходить по воле одного единственного человека, — предположила Агата. — Если моё решение ничего не изменит, значит, есть кто-то, кто может принять решение и изменить мою судьбу.

— Ты очень умная девушка, — поддержала её Лия. — Но мы совсем отвлеклись. Раньше наш дар передавался добровольно, но только кому-то из членов нашей семьи, иногда даже дальней родственнице, которая была к нему наиболее способна, но даже тогда он был тяжёлым испытанием. Но разозлившись, Богиня прокляла наш род. Любовь – сделала она нашим наказанием, а нелюбовь – способом передать Искру Пророчества. Некоторые из тех умников, от которых ты сегодня заперлась, назвали бы его ген, но это и близко на ген не похоже.

— Как же ты уцелела и как превратилась в Дерево? – задавала свои вопросы Агата.

— Это долгая история, но тот, кто дал мне возможность укрыться в Дереве, сказал, что в том времени, когда Дерево проснётся и оживёт, ни одной Пророчицы уже не будет. И я согласилась отдать свою душу этому растению, потому что, когда придёт день, я одна смогу им помочь. Но он ошибся, те, кто хотели ему помешать нашли способ вырастить новую Вещую, и я напрасно была заточена в этом Дереве тысячи лет. Когда она будет призвана, я умру.

— Лия, но ведь она ещё не призвана, — снова подала голос Агата.

— Боги Всемогущие! – воскликнуло Дерево в ужасе и содрогнулось. Агата подпрыгнула вместе с ним. — Боги Всемогущие!

Агата подняла голову вверх, и ей на лицо упал сорвавшийся с дерева цветок. Она посмотрела на пол и увидела, как рядом с ней упал ещё один. А потом ещё один, и ещё. Цветы осыпались, и глядя на этот непрекращающийся пурпурный дождь, Агате стало невыносимо грустно.

 — Лия, они осыпаются, — упавшим голосом пошептала Агата.

— Я знаю, Гудрун, знаю, — Я не понимаю, как им это удалось, но они разбили ей сердце. Они разлучили их. Глупо, вероломно, жестоко. Они использовали её дар против неё самой, воспользовавшись её неопытностью. Всё же они ошиблись с Пророчицей, но использовали её выходку в своих целях, и против неё же самой.

— У неё есть имя? — спросила Агата, прижимая к груди ворох опавших цветов.

— Она Особенная, такое имя ей дал отец, но в этом мире оно звучит как Ева, — она вздохнула и сказала, словно прощаясь. — Не плачь об этих цветах! А впрочем, плачь, они стоили того!

И сидя на этом лиловом ковре, Агата заплакала.

Она не знала, сколько просидела в одиночестве под Деревом. Она, то успокаивалась, вытирая слёзы, то снова начинала тихонько скулить. Она думала о своей несчастной судьбе, и её жертва тоже казалась ей напрасной. Если бы тогда она осталась с Алексом, если бы не приняла этот дурацкий обет, возможно, они спасли бы Ирму, и их несчастного умершего мальчика, и все были бы счастливы. Ирма со Стасом, и она с Алексом. С чем же осталась она, пожертвовав всем? С лысой головой, безмолвная, бесправная, безликая тень. И она в очередной раз тихонько заплакала, закрыв руками лицо.